Вильям Федорович Козлов

Красное небо

ГЛАВА 1

Ратмир любил ходить к железнодорожному мосту. У каменного фундамента лежали несколько дощатых ящиков из-под пивных бутылок. Мальчишки — сверстники Ратмира часто собирались здесь, играли в орлянку, рассказывали страшные истории. Это ребята притащили ящики, которые подобрали у насыпи. Особенно приятно тут сидеть в дождь. Хотя над головой и просвечивает небо сквозь перекрытия, ни одна капля не упадет на голову. Зато весь огромный мост начинает шелестеть и тихонько звенеть, а в речке образуются крупные белые пузыри.

И кажется, что ты вовсе не под мостом железнодорожным сидишь, а плывешь на огромном корабле по морю-океану… А если повезет и в дождь над тобой промчится состав, то можно вообразить, что на корабле произошла катастрофа, все гремит и рушится, вот-вот железная громадина опрокинется и пойдет ко дну.

Сегодня Ратмиру не хотелось ни с кем видеться. Ему было по-настоящему плохо. Хотелось побыть одному, подумать обо всем, что произошло в последние дни, особенно вчера, подумать о себе и о своем поведении.

Ратмир подошел к железнодорожной ветке. У большой пожарной бочки с насыпи вела под мост чуть приметная в высокой траве тропинка. Ратмир спустился по ней вниз и сел на на один из ящиков.

Сегодня днем похоронили младшего брата Ратмира — Святополка.

Ратмир не задумывался, любит он брата или нет. Сейчас, когда Святополк навсегда замолчал, было будто бы и жалко братишку, но ведь были моменты, когда Ратмир его ненавидел. За громкие пронзительные вопли, порой переходящие в густой басистый рев, за то, что часто приходилось оставаться с ним вдвоем в комнате, когда на улице хорошая погода и ребята играют в лапту.

И вот вчера Святополк лежал в маленьком покрашенном в розовый цвет гробике на столе, застланном поверх клетчатой клеенки новой бархатной скатертью с белыми кистями. Поэтому, когда Ратмир вошел в комнату, у него возникло ощущение, будто крикливый шестимесячный брат вовсе и не умер — просто его на время положили в розовую коробку с кружевами, а потом снова достанут и Святополк, как и прежде, будет подолгу басисто орать и размазывать по пухлым розовым щекам сопли.

Сильно убивалась мать, глаза ее не просыхали от слез. Иногда она подходила к гробику, подолгу глядела на крошечное синеватое личико с бледным заострившимся носом, потом падала грудью на стол и жутко голосила: «Как же я тебя не уберегла, мой родимы-ый! Золотко ты мое ненаглядное… Господи, лежит в гробу-то-о как живой…» Врач сказал, что брат простудился и заболел воспалением легких. Ратмир не понимал: как можно схватить в июне, когда на улице жара двадцать градусов, воспаление легких? Мать предполагала, что сонный Святополк ночью раскрылся и его разгоряченного прохватил сквозняк, на ночь была форточка открыта. И обвиняла во всем отца, который не может расстаться с этой проклятой папироской и перед сном приходится открывать форточку, чтобы проветрить комнату.

Отец хмурил светлые брови, пожимал плечами и отмалчивался. Когда мать в таком состоянии, лучше ей не возражать.

Отца в ночь перед похоронами срочно вызвали на службу: что-то случилось на железнодорожной линии. Мать не находила себе места и ругала отца, у которого, мол, самое главное в жизни работа, — мог бы объяснить начальству, что у него сын умер, и послали бы на участок другого. Подумаешь, незаменимый… Вечером пришла тетя Поля, двоюродная сестра отца, утешала мать, капала ей в стакан с водой пахучие капли, а потом увела к себе, — тетя Поля жила за рекой возле стадиона.

Позвонил отец, Ратмир сказал ему, что мать у тети Поли. Отец велел передать матери, когда та вернется, что постарается после полуночи быть дома.

Отец, конечно, переживал, но вида не показывал, что ему тяжело. Сколько помнил себя Ратмир, отец всегда был веселым, особенно в компании: рассказывал разные смешные истории, которых знал множество.

И почему-то главными действующими лицами в этих историях всегда были таинственные дядя Вацлав и мастер Моргулевич, которых Ратмир никогда и в глаза не видел.

Отец, когда был в ударе, мог экспромтом сочинить веселую частушку, мог показать фокус на спичках, а если подвыпившие развеселившиеся мужчины предлагают выйти на лужайку перед домом побороться — тогда это было принято, — то и здесь отец не ударит лицом в грязь — любого положит на обе лопатки. Ратмир гордился отцом и очень хотел быть таким же. Отец показал ему несколько полезных приемов, объяснил, что, если хочешь победить, нужно бороться до конца, бороться, когда уже выдохся, пересилить себя, выстоять — и тогда обязательно победишь даже более сильного противника. И вообще в борьбе не так нужна сила, как ловкость, увертливость, упорство. И Ратмир, следуя правилам отца, в драках часто побеждал.

Ратмир до потемок крутился возле крыльца своего дома, дожидаясь мать, но ее все не было. Он и сам не смог бы себе объяснить, почему не хотелось идти домой. О брате он не думал, однако, переступив порог кухни, сразу через полураскрытую дверь в комнату увидел узкий краешек крашеного гроба. До сей минуты он и сам бы себе не признался, что боится покойника. Да и кого бояться? Маленького Святополка, который еще и говорить-то не научился, лишь мычал да кричал. И вместе с тем какая-то смутная тревога стала закрадываться в сердце.

Он с досадой подумал, что матери уже пора бы и дома быть. Скоро десять, за окном засинели сумерки, листья на больших липах и кленах слились в сплошную мохнатую массу.

Включив в кухне свет, Ратмир достал из духовки еще теплую кастрюлю с гречневой кашей, ложкой вывернул ни тарелку большой коричневый ком, взял с плиты миску с котлетами, застывшими в подливке, и положил себе две штуки. Поужинал без всякого аппетита, хотел было на примусе подогреть чай, но раздумал, взял и выпил стакан компота. Убрав за собой и сложив посуду, вилки ложки в раковину, стал слоняться по кухне. Глаза его то и дело останавливались на гробе, стоявшем в соседней комнате. И хотя там уже было сумрачно, маленький гроб розово светился, будто внутри него зажглась лампочка. Если приподняться на цыпочки, то можно заметить краешек кружевного чепчика на белом лбу Святополка.

Ратмир быстро разобрал свою постель в углу большой кухни, взял наугад с полки над головой толстую книжку и юркнул под одеяло… Гораздо позже, анализируя свои ощущения в эту злзаповнившуюся ему на всю жизнь ночь, он пришел к выводу, что господин случай тогда сыграл с ним злую шутку.

Мало того, что он взял с полки книжку наугад, — он и раскрыл ее наугад. И надо же такому случиться, что однотомник избранных сочинений Н. В. Гоголя раскрылся именно на той странице, где начинался «Вий».

Приключения философа Хомы Брута сразу захватили его. Посмеиваясь про себя, он прочел, как волосатая ведьма оседлала бурсака и, погоняя помелом, помчалась на нем по ночным росистым полям-лугам. Поначалу Ратмир не связывал прочитанного с маленьким Святополком, лежащим в соседней комнате, но, когда дошел до того момента, как Хома стал в церкви читать у гроба прекрасной панночки молитвы, липкий ползучий страх стал подбираться к нему. То и дело, отрываясь от книжки, Ратмир кидал быстрые настороженные взгляды на полураскрытую дверь. Краешек гроба с белой кружевной накидкой, свисающей в ногах покойника, магнитом притягивал его. Хотелось встать и закрыть дверь, но он не решился вылезти из-под одеяла. Это было свыше его сил. Даже шевелиться не хотелось, поворачивать голову.

«Подымите мне веки: не вижу!» Эту фразу произнес страшное чудовище Вий. И когда он увидел дрожащего от страха Хому и ткнул в него железным перстом, вся нечисть, прилетевшая в церковь, бросилась на бедного бурсака…

Дальше Ратмир не мог читать, ужас стал охватывать его. Округлившиеся глаза не отрывались от гроба. И ему вдруг показалось, что кружевное покрывало шевельнулось, голова Святополка в чепце дернулась, глаза раскрылись, а сам гроб пополз к краю стола… Он понимал, что все это чепуха, гроб не может сдвинуться с места и тем более летать под потолком, как летала в гробе своем в старой церкви панночка-ведьма. Понимал, но ничего не мог с собой поделать. Где-то в глубине сознания билась спасительная мысль, что сейчас раздастся стук и придут родители, но было тихо. Так тихо, что он услышал тоненький звон в ушах и жужжание бьющейся под абажуром ночной бабочки.