Ратмир научился обуздывать свой страх: когда хотелось бежать куда глаза глядят, он заставлял себя оставаться на месте и, глядя на самолеты, рассчитывал, куда примерно упадут бомбы, и, в зависимости от этого, искал подходящее укрытие. Этому он научился у Пашки. У него выработалась интуиция: иногда он оставался дома и ночь проходила спокойно, в другой раз, кажется, ничто не предвещало опасности, но они с Пашкой уходили ночевать в землянку, и точно — ночью прилетали «юнкерсы» и сбрасывали бомбы на станцию, железнодорожный мост.

Снова из леса вылетела ракета, и вслед за этим послышался сухой щелчок, будто где-то неподалеку треснула ветка, но в следующее мгновение тяжелые взрывы стали сотрясать землю, багровые всплески озаряли небо, на макушках сосен плясали огненные зайчики. Сухие иголки дождем посыпались вниз, втыкались в волосы, попадали за воротник рубашки.

Много сегодня немцы сбросили бомб. Такой затяжной бомбежки еще не было. Ратмир уже научился на слух определять вес взорвавшейся бомбы. По его подсчетам, летчики сбросили не менее десяти полутонных и тонных бомб.

А Тарасова все нет. Отчаянная голова! Ничего не боится. Если он считал, что бомбы упадут далеко, то не шел в укрытие. Один раз не выдержал и днем во время внезапного налета выхватил из-за пояса пистолет, с которым он теперь не расставался, и стал палить по пикирующим «юнкерсам». В газете писали, что бойцы иногда сбивают из винтовок «юнкерсы». В адском грохоте разрывов, конечно, никто не услышал выстрелов, но Ратмир так рисковать бы не стал. Увидел бы кто-нибудь — и прощай, пистолет!.. И вот сейчас Ратмир мучался сомнениями: мог бы он вот так же, как Пашка, один пойти в ночь на поиски диверсанта? Пусть даже в руках у него был бы пистолет?..

А Пашка пошел, и в глазах его не было страха. Пашка поставил перед собой цель — попасть на фронт. Он уже сейчас готовит себя в разведчики. А вот он, Ратмир, еще не знает: что он будет делать на фронте? И годится ли он в разведчики? А просто бойцом в Красную Армию никто его не возьмет. Они с Пашкой не раз заводили разговор об этом с командирами и бойцами, едущими на фронт. Те говорили, что армия — это не детский сад и малолеток туда ни под каким видом не берут… Вот почему Пашка хочет во что бы то ни стало поймать шпиона и представить коменданту. Может быть, тогда тот поможет ему устроиться разведчиком в воинскую часть, двигающуюся на фронт. Меньше чем разведчиком Пашка и не мыслил себя в армии. И почему-то был уверен во всемогуществе майора Федотова — коменданта, занимающегося расквартированием останавливающихся в поселке воинских подразделений. Комендатура находилась за станцией, в том самом военном городке, где шил обмундирование командирам дядя Ефим.

Где, интересно, он сейчас? Пока от дяди не пришло ни одного письма…

Ратмир вздрогнул и обернулся: перед ним стоял Пашка. Определенно из него получится разведчик! Ни один сучок не треснул под ногой. Будь на месте Ратмира диверсант, пожалуй, и он бы не заметил Пашку. Самолеты вроде бы улетели: не слышно гула моторов. Не попали летчики в склад. Небо снова стало звездным, над соснами плыла полная луна, сверкала тонкая паутина на ветвях, мягко серебрились стволы деревьев. Тень Пашки сливалась с неясной тенью высоченной тригонометрической вышки. Жалобно вскрикивала ночная птица. Скрипучий голос ее нагонял тоску.

Пашка смотрел на него и молчал. Облитое лунным светом лицо его казалось прозрачно-зеленым, в крупных глазах ярко светились две розовые точки. Вьющиеся волосы тоже блестели, будто их только что смазали. Ратмир повнимательнее всмотрелся в Пашкино зеленое лицо и почувствовал беспокойство: приятель его был каким-то не таким. Что-то с ним произошло.

— Ночью разве найдешь его? — нарушил затянувшееся молчание Ратмир.

Ему хотелось подбодрить приятеля. Диверсант тоже не дурак: выстрелив из ракеты, отойдет в другое место. Зачем ему рисковать?..

Пашка вытащил из кармана пистолет, зачем-то понюхал дуло и, блеснув глазами, протянул приятелю.

— Твой, — коротко, хриплым голосом сказал он.

— О чем ты? — не понял Ратмир. — Говорю, бесполезно его ночью искать. Выпустит ракету — и деру.

— Отбегался, — сказал Пашка. — Пришил я его, змея, Родька.

— Диверсанта? — вытаращил на него глаза Ратмир.

— Три пули всадил… — Пашка вздохнул. — Как его живьем возьмешь? Бомбы рвутся, а он стоит на полянке и башкой вертит, в одной руке ракетница, в другой — пистолет… Ну что я ему скажу: «Дяденька, руки вверх?» Он тут же в меня шарахнул бы…

И тут Ратмир вспомнил, что в коротком промежутке между разрывами бомб взвилась в небо ракета и что-то сухо треснуло. Правда, тогда ему и в голову не пришло, что это выстрел из Пашкиного пистолета.

— Ну, ты даешь! — не скрывая восхищения, сказал Ратмир. Если раньше у него и были некоторые сомнения в справедливости того, что Пашка им верховодит, то теперь они исчезли: Пашка Тарасов в его глазах выглядел настоящим героем. Вряд ли он, Ратмир по прозвищу Шайтан, был бы способен ночью в лесу выследить диверсанта и застрелить его. А вот Пашка смог.

— Я забрал у него парабеллум, — сказал Пашка. А пистолет — тебе.

Ратмир взял в руки теплый тяжелый ТТ, сердце его прыгало от радости. Теперь это его пистолет! Не надо просить приятеля дать пострелять: в любое время Ратмир может пойти в лес и палить сколько душе угодно. Патронов у Пашки много.

— А как же с диверсантом? — встревожился Ратмир. — Скажешь, что застрелил его, а майор Федотов спросит: из чего застрелил? И куда подевалось оружие врага?

Пашка достал из-за пазухи парабеллум. Прищурив глаз, прицелился в небо. Потом, вздохнув, снова спрятал.

— Парабеллум я не отдам, — твердо ответил он.

— А я — пистолет, — сказал Ратмир.

Луна вынырнула из-за вершин деревьев и высветила голубоватым светом сосновые иголки. После яростного грохота и огненных зарниц стало удивительно тихо и спокойно.

— Хочешь на него посмотреть? — спросил Пашка и пытливо взглянул на приятеля: он-то знал, что Ратмира мутит от одного вида мертвых.

— Айда, — сказал Ратмир. Он испытывал радостное волнение от того, что в его кармане, оттягивая брючину, покоился пистолет.

Полянка, где лежал человек, тоже была серебристо-голубой. На бугре, заросшем молодым сосняком, возвышалась тригонометрическая вышка. Что-то яркое посверкивало на ее вершине, будто осколок зеркала. Ратмир таращил глаза на диверсанта. Он лежал на боку, неестественно подвернув одну руку. Одет в зеленую форму бойца Красной Армии. Короткие светлые волосы спускались на лоб, лицо его не казвлось голубым — оно было белым. В темных впадинах глазниц будто вставлены две тусклые стекляшки.

— Он стоял вот здесь, — кивнул Пашка на толстую сосну. — А я спрятался там… — показал он на несколько молодых елок, прижавшихся друг к дружке. — Стоит, крутит башкой, глазами зыркает во все стороны. Фиг бы я к нему так близко подобрался, если бы не бомбежка. Самолеты с разворота прошли над нами. Вижу, он руку с ракетницей поднимает… Бабахнул, ракета все осветила, ну, я и выпалил в него… Не сразу упал. Стал так медленно поворачиваться в мою сторону, а я еще два раза в него…

— Что же мы все-таки скажем коменданту Федотову? — проговорил Ратмир, не отрывая взгляда от диверсанта. Как-то все еще не верилось, что этот крупный мужчина со светлыми волосами — мертвый. Казалось, он притворяется: вот сейчас пошевелится, встанет со мха и…

— Ничего не надо ему говорить, — подумав, ответил Пашка. — Диверсанта ликвидировали — это главное… А на фронт убежим и без Федотова. Да туда и бежать не надо — фронт сам к нам придет. Слышал, вчера вечером опять в той стороне бухали пушки?

— А он… — показал глазами Ратмир на труп. — Так и будет лежать?

— Ему теперь все равно…

— Не годится, — возразил Ратмир. — Комендант должен знать, что в лесу лежит… — Почему-то язык не повернулся произнести «убитый». — Лежит диверсант.

— Иди и скажи, — усмехнулся Пашка. — А он потом всю душу из тебя вымотает и пистолет отберет.